Мэри Кэтрин Бэйтсон: Сочиняя жизнь

Вчера у Дарьи Кутузовой читала текст о Мэри Кэтрин Бэйтсон, ее книге "Сочиняя жизнь" и идее "разрывности". Вот эта идея и все мысли в тексте очень резонируют мне и моему опыту, женскому, материнскому, мигрантскому, образовательному и профессиональному. Если вы в поисках своей идентичности: кто я? что я? что я имею предложить этому миру? и т.д., приглашаю читать. Если вы женщина, мама, имеете опыт эмиграции, интегрируете в своей работе несколько образований, меняете идентичность, - вы наверняка узнаете свой опыт в этом тексте. . МЭРИ КЭТРИН БЭЙТСОН: СОЧИНЯЯ ЖИЗНЬ В последнее время я много думаю о том, что мы можем делать со своей жизнью, когда обстоятельства вне нашего контроля вмешиваются и не дают нам реализовать мечты и планы. Поэтому меня потянуло к книге Мэри Кэтрин Бэйтсон “Сочиняя жизнь” (Composing a Life), изданной в 1989 году. Мэри Кэтрин Бэйтсон — антрополог, дочь двух выдающихся фигур в мире социальных наук ХХ века: Маргарет Мид и Грегори Бэйтсона. Эта книга — попытка М.К.Бэйтсон ответить себе на вопрос: “как же находить смысл, связность и преемственность в жизни, когда получается, что ты ставишь цели — и не достигаешь их, начинаешь что-то — и откладываешь в сторону на неопределенный срок; как возможна цельность, когда нет единства и приходится собирать какое-то объединение из разных фрагментов; как возможно ощущение реализованности, когда ты не ставишь свои цели, а все время откликаешься на обстоятельства”. Когда она была довольно маленькой, ее родители развелись, но продолжали общаться, и Мэри Кэтрин была членом двух родительских семей. Потом в ее жизни было много переездов, как тех, которые она выбрала сама, так и вынужденных (например, с 1972 года они с мужем работали в Иране, и в 1978 году, когда там случилась революция, они потеряли все, что имели, включая результат многих лет научной работы, и выбирались оттуда как беженцы). Были и много утрат (первый ребенок умер вскоре после рождения). На момент написания этой книги она нигде и никогда не чувствовала себя полностью дома. Но у нее было много умений “быстро обустроиться на новом месте”. Поводом для исследования, создавшего основу для книги “Сочиняя жизнь”, стала некрасивая ситуация, когда М.К.Бэйтсон вынудили уволиться из колледжа, деканом которого она была; эта ситуация травли поставила под вопрос ее мечты и устремления. Но она отказалась упрощать и сводить понимание этой ситуации к “я — лузер” или “нет, ну а что, нормальный академический гадюшник”. Она решила понять, какие силы задействованы в этих ситуациях и что может помогать восстанавливаться. Для этого она стала осмыслять паттерны “разрывности” жизненного пути и вторжения жизненных обстоятельств, сопоставляя жизненные истории нескольких женщин (пяти, включая ее саму), собирая данные методом глубинного интервью. Женщины постоянно имеют дело с разрывностью. Более женский формат достижения (или, по крайней мере, ожидаемый от женщин как нечто нормальное для них) — это не “взять глыбу мрамора и отсечь все лишнее”, а посмотреть на то, что перед тобой, и сделать из обрезков и обрывков некую новую целостность (будь то салат или лоскутное одеяло), которая сможет питать или согревать, и тем самым поддерживать существование конкретных людей, отношений, в которые они включены, и более широкого сообщества, создавать гармонию. Нельзя сказать, что человек, не прущий к одной-единственной цели, пытаясь прогнуть под нее реальность (и неважно, кто и чем будет платить за это), — беспринципный, не амбициозный, не привержен ценностям и идеалам. Все это у него есть; но оно организовано по-другому. Идеал, пишет Бэйтсон, в том, чтобы одновременно понимать, что важно, и быть чувствительным и открытым к тому, что происходит вокруг. М.К.Бэйтсон исходит из того, что кажд_ый из нас стремится прожить хорошую жизнь. Для нее “хорошая жизнь” сродни удавшемуся кулинарному эксперименту или приятной джазовой импровизации — в ней есть разнообразие, сбалансированность, внутренняя согласованность и гармония. Это, скорее, не целеустремленность рыцаря, ищущего Святой Грааль (и не внимательного ни к чему другому), сколько путешествие странствующего рыцаря, открытого новым возможностям, встречающим его на каждом перекрестке и за каждым поворотом. В ситуациях, когда в нашу жизнь вмешиваются могущественные обстоятельства вне нашего контроля, наиболее уязвимыми оказываются те, кто слишком привязан к слишком прямому и узкому пути (…который внезапно оказывается завален сошедшим оползнем). Бэйтсон пишет, что разрывность жизненного пути — это норма, правило, а не исключение. Даже те, кто не менял в течение жизни профессию, многократно меняли функционал и осваивали новые роли и умения в рамках “одной и той же” профессии. Но где-то под “рябью” этих перемен есть преемственность; она не существует заранее как данность, ее необходимо создавать. Что же может помочь видеть разрывность жизненного пути не как провал и личностную несостоятельность, а как новые открывающиеся возможности для развития и роста? Мэри Кэтрин Бэйтсон видит “ключ” к жизнестойкости в человеческой способности осмыслять жизнь; и мало что настолько же пригодно для этого, как письменные практики (в данном случае — написание автобиографических историй). Каждый раз, сталкиваясь с новым “разрывом” своего жизненного пути, Бэйтсон делала это поводом для исследования; в первую очередь, самоисследования, но никогда не в одиночестве, потому что, когда мы отражаемся друг в друге, мы видим четче и мы менее одиноки; и всегда она думала о том, какую пользу это исследование может принести более широкому сообществу, какой вклад оно может внести. Наша внутренняя связность, цельность становится более видимой для нас, когда мы соприкасаемся с “иным” — с другим гендером, с другим языком, с другой культурой. Однако такое соприкосновение возможно, только если мы откажемся от представлений о собственном превосходстве, не пытаясь “колонизировать” других, а проявляя уважение к их инаковости. Лучше всего “свое” становится видимым в сравнении не с одним каким-то иным, а как минимум с двумя (именно поэтому у экспатов, живших более чем в одной “другой стране”, особый опыт проживания и конструирования своей идентичности, по сравнению с эмигрантами). Исследование и осмысление опыта — это выделение поворотных моментов и “глав” в жизни до настоящего момента; это поиск паттернов в своем поведении; это деконструкция интернализованных, присвоенных и воспринимаемых как нечто само собой разумеющееся привилегий, а также настолько же интернализованного притеснения. Почему мы ведем себя так, как ведем? Почему мы считаем себя вправе или не вправе вести себя как-то по-другому? Какие убеждения и какие отношения власти влияют на это? Какой пример мы подаем тем, кто смотрит на нас, когда совершаем те или иные выборы? Важно при этом понимать, что невозможно “сконструировать свою идентичность” раз и навсегда. “Это похоже на то, как будто бы мы катались на карусели и видели с определенной точки собственное отражение в зеркале, висящем на стене рядом с каруселью: “О, опять я!”” Каждая встреча с собой может укрепить ощущение преемственности и связности нашей идентичности, если мы уделим внимание предыдущим эпизодам “узнавания себя”. Создавать новое будущее получается у тех, кто принял решение не отбрасывать прошлое. Даже если кажется, что много нитей было разрезано или разорвано, и в “вязаном узоре” жизни “поползли петли”, - постепенно получается “подцепить”, связать и включить в новую целостность многие из них. Когда мы сталкиваемся с разрывом нашего жизненного пути в силу стечения обстоятельств, мы оказываемся, в общем, не там, где выбирали, а там, где получилось. И наша задача — придать смысл периоду настоящего, пересочинить возможное будущее; мы находим ресурсы для этого, обращаясь к прошлому. Наше прошлое очень богато разным опытом, оно как “бабушкина коробка с обрезками ткани”, мы можем, имея в настоящем то, что имеем, подобрать из прошлого годные фрагменты и “стачать” их вместе, чтобы получилось именно то пальто 🙂 или лоскутное одеяло, которое будет нас греть и радовать сейчас. Это — творчество. Это верно даже в том случае, когда наступившее настоящее, его задачи и выданные им человеку роли не имеют аналогов в его прошлом. Чтобы это творчество получалось, нам важно мочь верить в свои силы, верить, что у нас есть возможности, и при этом быть в достаточной степени реалистами, чтобы видеть ближайший шаг на пути к мечтам и целям. Это творчество еще и потому, что в ситуациях “разрывности” не существует какой-то готовой модели, образца, которому мы должны привести себя в соответствие. Однако невозможно стачать фрагменты как попало; и лоскутному одеялу, и пальто нужна подкладка-основа, на которой все будет крепиться. Это, в частности, связано для Бэйтсон с насыщением смыслами повседневных действий в пространстве дома. Она пишет, что забота о доме требует определенного качества распределенного внимания, чтобы воспринимать различные параллельно идущие процессы, “экосистему”, и различные потребности и запросы о заботе. В этом творчестве мы никогда не одни. Когда мы сочиняем свою жизнь в ситуации “разорванности”, это процесс взаимной опоры, взаимной зависимости; мы создаем не только и не столько свою индивидуальную жизнь, сколько отношенческую и смысловую экосистему, в которой мы можем развиваться и процветать. Одна из самых важных идей для М.К.Бэйтсон — это идея синергии, таких взаимоотношений между разными сферами опыта, когда разные “нити”, направления и области жизни взаимно усиливают друг друга. Невозможно “иметь все”, так как наши силы и ресурсы ограничены; но мы можем выжить в ситуации кризиса, если организуем свою жизнь так, чтобы разные ее стороны подпитывали друг друга. Сотрудничество с “иным” может быть не “насильственным уравниванием” или “приведением к общему знаменателю”, а подлинной комплементарностью, взаимным дополнением, если признается то, что вклад каждого ценен и этот вклад делается свободно, а не вынужденно. Живые, поддерживающие отношения с другими людьми нуждаются в регулярности и общем пространстве. Одна из неотъемлемых задач, с которыми мы сталкиваемся, когда стечение обстоятельств разрывает наш жизненный путь, — это необходимость заботы о тех, кто в ней нуждается. Как правило, когда приходит запрос о заботе, приходится “бросать все”, чем ты в этот момент занимаешься, и переключаться. Любая мать прекрасно знакома с этой ситуацией. Крайне важно, когда в ситуации разрыва жизненного пути оказывается семья или сообщество, чтобы забота была взаимной — комплементарной, а вовсе не обязательно симметричной. Но этот ритм внимательности друг к другу и дарения заботы не рождается сам собой (М.К.Бэйтсон сравнивает это с хорошим сексом, где много бережности, шаловливости и открытости к импровизации; он тоже не рождается сам собой, а является результатом настроенности друг на друга и признания особенностей и различий). Сколько заботы необходимо и достаточно? Как мы выбираем, как распределять свои ресурсы и возможности, решая, о ком позаботиться в сложной ситуации, если идеально позаботиться обо всех не получится? Как долго мы готовы находиться в роли заботящегося? Где мы учимся заботиться о других? Как дать возможность научиться заботиться тем, кто раньше не имел такого опыта? Еще одна задача в периоды “разрывности” — самозащита и создание опор. Слишком просто в критической ситуации некоторым людям впадать в свой традиционный паттерн “отдать последнюю рубашку”, а другим — в их традиционный паттерн “сесть на шею и ножки свесить”. Традиционная женская гендерная социализация как бы требует от женщины (тем более матери) самопожертвования, примата заботы о других над собственными интересами. Как приходить к компромиссу, удерживая имеющийся уровень сложности, выбирая совместное выживание, действия по совести и возможное процветание всех участников, а не “а сейчас давай пожертвуем тобой”? Как признать, что мир несовершенен и нам приходится жить в нем — в таком, какой он есть, — и при этом не отказаться от своих идеалов, ценностей, убеждений и принципов? Как признавать, что некоторые поступки — дурные и некрасивые, и при этом находить их смысл в более общей картине происходящего, поднимаясь на более высокий уровень понимания? *** Одна из важных больших тем, с которой она разбирается в книге — это тема гендера и власти. “Когда я только начинала взрослую жизнь, я, как и многие, считала, что решения, касающиеся моей карьеры, будут вторичными по отношению к карьере мужа и по отношению к нуждам семьи как целого”. Она задается вопросом, как возможно партнерство между мужчиной и женщиной за пределами ожиданий “дурацкого патриархата” (* - это не ее термин, это "носится в воздухе",- ДК), так или иначе преломленных в культуре, из которых каждый из них родом? Как преобразовывать ожидания, связанные с превосходством мужчин и подчиненным положением женщин, так, чтобы равенство и коллегиальные отношения не воспринимались мужчинами как угроза их личностной состоятельности? Кризисные ситуации обостряют все эти вопросы. Еще одна тема — соотношение работы и домохозяйства в жизни женщины. Каково это — работать вместе с кем-то, кого ты любишь? Каково это — выстраивать свой профессиональный путь, не подчиняя другого себе, а будучи — взаимно — опорой друг для друга и поддержкой в росте? Как передоговариваться и по-новому расставлять акценты всякий раз, когда мы сталкиваемся с большими переменами в жизни? В современном мире все больше семей, где оба партнера должны работать и приносить в семью доход. В таких ситуациях каждое серьезное изменение, каждое радикальное решение должно обсуждаться, чтобы оба могли продолжать продуктивно работать; часто обоим приходится идти на компромисс и импровизировать. Что такое “дом”? В чем его смысл? Что он “производит”? Является ли он “базовым лагерем”, откуда мы выходим в экспедиции? Или “инкубатором”, в котором прорастают возможности? Это, скорее, место, которое связано для нас с “надо” и обязанностями, или место отдыха и восстановления, или и то, и другое? Каков необходимый минимум “дома” для поддержания счастливых длительных отношений? Какие простые повседневные действия дают нам ощущение включенности в нашу культуру, преемственности традиций? *** В финале книги М.К.Бэйтсон излагает концепцию осмысленной, вовлеченной и продуктивной жизни, дополнительную по отношению к концепции “purpose” (стремления к большой цели, реализации “предназначения”). Это концепция “отклика” (response), которую она связывает с ответственностью (responsibility) и отзывчивостью (responsivity). Традиционно ответственность и отзывчивость — часть женского способа бытия в мире, но нигде не высечено в камне, что мужчинам запрещено такими быть. В отличие от концепции purpose, где у человека есть великая идея и он прогибает все вокруг (а иногда и всех), чтобы сделать ее реальностью, в концепции response ключевой момент — достоинство, вовлеченность и вклад, которые создаются в “неграндиозных” фрагментах импровизаций на отрезках жизненного пути между эпизодами “разорванности”. Purpose требует узкого фокуса внимания, а response — открытости, распределенного, сканирующего внимания. Кто нуждается в заботе? Как мы можем поддерживать друг друга, свободно давая то, что можем, — так, чтобы у нас была синергия и взаимоусиление? Как мы можем, имея опыт комплементарности, взаимности, легкости и бережности (как в хорошем сексе), — и опыт отзывчивости и ответственности (как в хорошем родительстве), — переносить этот опыт в другие сферы жизни? -- Авторка текста: Дарья Кутузова